Мушкетер и фея - Страница 55

Крыльцо выходило в заросший кленами переулок (листья с кленов давно облетели, но семена-крылышки висели гроздьями и с тихим звоном терлись друг о друга). Джонни не нашел кнопки звонка и поколотил в дверь с осыпавшимся деревянным узором. Подождал, сердито пожал плечами, хотел поколотить еще… В сторонке, рядом с косыми воротами, звякнула щеколдой калитка. И Джонни увидел Юрика.

Юрик был в мохнатой шапке, в накинутом широком ватнике. Из-под ватника торчали длинные ноги в красных байковых штанинах, толстых носках и громадных калошах. Юрик улыбался с нерешительной радостью.

– Я тебя в окошко увидел, – сказал он тихонько и сипловато. – Иди сюда. Там дверь давно заколочена…

В доме пахло чистыми полами, влажной кадушкой из угла и почему-то березовыми листьями. Как у знакомой бабки Наташи, к которой Джонни заходил иногда в гости. Джонни увидел плетенные из тряпичных жгутов половики и начал торопливо дергать молнии на сапожках (их, как всегда, заедало). Юрик скинул ватник и калоши и теперь топтался рядом. Поверх красной теплой куртки он был обвязан крест-накрест пушистым платком.

– Я тебе бабушкины тапки дам, – сказал он.

– А бабушка в чем останется? – строго спросил Джонни и поймал себя на том, что неизвестно отчего стесняется.

Юрик тихонько засмеялся и объяснил:

– Бабушки дома нет. Она теперь на работу устроилась, дежурит в красном уголке при ЖЭКе… А мама тоже на работе, я совсем тут один, – добавил он. Видно, почуял Джоннину неловкость.

Джонни наконец стянул сапоги, снял куртку и шапку. Выпрямился. Спросил, чтобы поддержать разговор:

– Чего это бабушка работать надумала? Она ведь уж… ну, пожилая совсем.

– Она на полставки. Сорок рублей – тоже заработок, – с незнакомой для Джонни серьезностью сказал Юрик. – Мама у отца деньги за меня брать не хочет, а жить-то надо…

Юрик переступил вязаными носками и вздохнул. Он казался очень тонким, несмотря на байковый костюм и платок. За окнами темнело, в кухне горела яркая лампочка. От этой лампочки Юркино лицо было совсем бледным. На скулах проступили еле заметные веснушки.

Джонни ощутил что-то вроде виноватости перед верным своим адъютантом.

И подумал, что ничего он толком о Юркиной жизни не знает.

– С отцом, значит, совсем не встречаетесь? – тихонько спросил он.

– Мама его видеть не хочет, раз он… с другой женой теперь… А когда мамы нет, он приезжает… Два раза. Меня на мотоцикле катал… Джонни, ну чего мы на кухне стоим? Пошли!

В комнате тоже горел свет. На старинной кровати с медными шариками лежало скомканное одеяло, на одеяле – замусоленная книжка "Урфин Джюс и его деревянные солдаты". Юрик проговорил торопливо и опять сипловато:

– Джонни, ты садись. Вот хорошо, что пришел…

Джонни сел на краешек кровати (кровать задребезжала сеткой). Хмуро объяснил:

– Эти балбесы только сегодня сказали, что болеешь… Ангина или ОРЗ?

– Пневмония, – с оттенком гордости откликнулся Юрик. – Меня бабушка малиновым вареньем лечит, а мама антибиотиками… Только это варенье они прячут, когда уходят. Говорят: "Налопаешься его, вспотеешь и еще пуще простынешь". А смородиновое не прячут. Будешь со смородиновым чай пить?

– Буду, – решительно сказал Джонни. Во-первых, надо было прогнать дурацкую неловкость. Во-вторых, ни в школе, ни дома он не успел пообедать. – А поесть у тебя что-нибудь найдется?

Юрик заморгал.

– Только манная каша…

Джонни тихо передернулся.

– Я ее сам не ем, – виновато прошептал Юрик. – Мне оставят, а я так… Лучше уж чай.

– Значит, до вечера голодом сидишь? – почти по-настоящему возмутился Джонни. – И ничего приготовить не можешь? – Потом спохватился, вспомнив собственное раннее детство: – Или тебе не велят газ включать?

Юрик улыбнулся, блеснули ровненькие зубы (а петом он был щербатый):

– У нас электрическая плита… Почему не велят? Что я, дитя малое? Просто… Что готовить-то?

– Что готовить! А говоришь, не дитя… Картошка есть в доме? Чистить умеешь?

– Умею… Как-то не додумался.

– Пошли!

Если надо специально сидеть и разговаривать, бывает, что беседа не клеится. А за работой разговор идет сам собой.

Джонни и Юрик устроились на корточках перед корзиной с картошкой. Очистки сыпались на старую газету. Голые картофелины плюхались в кастрюлю, как веселые купальщики в бассейн. Джоннины – почаще, Юркины – не так быстро. Но все же Юрик чистил неплохо, старательно. Джонни его похвалил между делом и продолжал рассказ о пирамидах. О скандале в классе. И о том, как пирамида помогла директору выиграть шахматную встречу.

– Ну, правда, он и раньше играл неплохо, – признал Джонни заслуги противника.

– Удивительно, – вздохнул Юрик.

– Что? – не понял Джонни.

Он подумал: может, Юрик считает удивительным, что он, Джонни, играет в шахматы с директором?

Но Юрик говорил не про то. Он знал, что Джонни мог бы сыграть и с самим школьным министром.

– Удивительно, зачем этим древним египтянам такие пирамидищи? – Он поднял на Джонни очень серьезные глаза. – Вот этого я совершенно не понимаю…

– Это же фараоны велели для себя строить. Они думали, что если такие знаменитые, значит, памятник после смерти должен быть громадный.

Юрик пожал плечами, и пушистый платок на нем как-то зябко шевельнулся.

– А зачем громадный памятник, если человек умер? Вот когда у нас дедушка умер… а он знаешь какой знаменитый врач был на весь город… ему совсем небольшой памятник сделали. Просто камень, вот такой, – Юрик поднял над собой ладошку с ножом.